Армия Обороны Израиля родилась из пламени мятежа, и бунт стал ее визитной карточкой

Армия - это самая консервативная форма человеческой организации. Она не терпит реформ и перемен. Известно ведь, что генералы всегда готовятся к войнам прошлого. Тот кто сможет перехитрить застой, сделать рывок вперед, тот уже наполовину победил. Побеждать застой, всколыхнуть болото, разбить гипс, может только бунт. И нет ничего вне бунта. Бунт это в первую очередь непослушание. А непослушание это то, что уничтожает застоявшиеся и смердящие устои. Бунт это всегда движение и только в движении есть жизнь.

Армия Обороны Израиля (далее АОИ) родилась из пламени мятежа, и бунт стал ее визитной карточкой. В АОИ каждый призван к бунту. "Солдат, который не сидел в тюрьме — не солдат", говорил израильский генерал Моше Даян. Но еще больше к бунту призван командир. В этой армии евреев инициатива есть синоним непослушания. Там где командир видит возможность действовать лучше по своему усмотрению, там приветствуется неподчинение указов вышестоящих. А там где нет слепого подчинения, там нет господ. А где нет господ, там всегда кристаллизуется братство. Там всегда будет победа.

Летом 2005 года я был курсантом на командирских (сержантских) курсах. Тогда лидер Израиля, Ариель Шарон, принял решение о выводе АОИ из сектора Газа и выселении еврейских поселений в этом регионе. Назывался этот анклав Гуш Катиф. Несколько тысяч евреев жили в полном окружении миллионного враждебно настроенного местного населения. На пяточке в десятки квадратных километром у них не было бы шансов, если бы не АОИ. Армия постоянно находилась в секторе. Год за годом, неся потери, она охраняла Гуш Катиф. Но в 2005 году Шарон решил покончить с этим. Этот операция называлась "Планом одностороннего размежевания" или просто "Размежеванием".

Поселенцы, жители Гуш Катифа были националистами-патриотами и не хотели добровольно покидать своих домов. Тогда было принято решение о их насильственном выселении. Часть армии вместе с жандармерией (МАГАВ) и полицией должны были выселять людей и насильно по узенькому коридору вывозить на территорию "большого" Израиля. А другая часть армии должна была прикрывать этот коридор от атак жителей сектора, от палестинцев. Я был в этой второй части армии. Так как мы были еще только курсантами, нас не могли послать "по приказу", а только как добровольцев. Мы, как часто это бывает, добровольно-принудительно подписали рапорты о участии в операции и впереди нас ждала Газа. Это был первый раз, когда я попал в зону боевых действий, это было мое первое участие в настоящей операции.

Наш взвод охранял небольшой периметр этого проклятого коридора. Его самое начало, прямо у Гуш Катифа. Проклятого, потому что нас постоянно обстреливали снайперы. И спасение от них было в бетонных укрытиях, или "бетонадот", как они называются в АОИ. Стоишь в такой "бетонаде" и слышишь как впиваются пули в серый бетон. Глухой свист и "клак". Пуля прилетела. Потом снова "клак", "клак". Пуля заходит одна за другой. Потом затишье. Долгие часы, десятки часов, полной тишины. Но высовываться нельзя, тишина очень обманчива. Высунешься, выйдешь из-за "бетонады" и смерть.

В перерывах между сменами дежурства мы жили в дряхлых еще времен вьетнамской войны огромных шатрах-палатках. Ну как жили... Делали вид что живем. Температура была порой под 40 градусов. На ногах у нас были нарывы и ранки от постоянных стояний по 4 часа на такой жаре. За 8 часов отдыха, когда ты оголял ноги и постоянно смахивал мух которые норовили в эти ранки залезть, эти язвы едва начинали закрывается и потом при выходе на очередные 4 часа они открывались вновь. В один из дней нам забыли подвезти воду и подвезли только Фанту в баночках. Мы более двух суток пили только эту Фанту. Сладкую, кипящую, липкую Фанту. Жалкие человечки перед миллионной стихией, которая была всего в километре от нас и ненавидела всей душой, желала нашей смерти. Мы медленно сходили с ума.

Нашим командиром, взводным, был младший лейтенант Бен Пинто. Лихой парень с типичной для марокканских евреев внешностью. Всегда небритый и злой. Но не на нас, нам он был братом. А на начальство. На ротного, на командира сержантской учебки, на армию. На весь мир. Он делал все для улучшения нашего положения, он жил с нами в палатках вместе со своей "свитой" - командирами отделений, интендантом и взводным медбратом. Он пробивал нам лучшую еду, какую мог добыть. Разнообразные фабричные сандвичи и свежие яблоки с помидорами. Большие ящики яблок. Одной ночью, когда солдаты с особо распухшими ногами еле ковыляли на построение перед распределением на позиции, он вместе со своей "свитой" молча сменил весь дежурный наряд и дал солдатам возможность отдохнуть еще 8 часов. Мощный человек. Первый командир, первый офицер, первая модель для подражания.

После недель дежурства нас должен был сменить другой взвод. Но так как АОИ славится своей расхлябанностью, этого закономерно не произошло. Мы уже в полной экипировке сидели на плацу, гудели автобусы готовые вывезти нас из этого места, но смены не было видно. Наш командир Бен уже был не злой, он был взбешен. Он очень сильно ругался и кричал на кого-то по рации. В определенный момент он бросил рацию одному из сержантов и подошел к нам. Поблагодарив за выполнение задания, за ночи и дни дежурства под огнем и жарой, за терпение и отвагу, он приказал нам подниматься в автобусы.

Мы были ошарашены, но выполнили его приказ. Замены все еще не было, а наша колона уже двинулась к выезду из коридора. На кордоне охрана не хотела нас выпускать, тогда Бен, выйдя из автобуса и матеря дежурного офицера, сам развязал и поднял шлаг баум. Автобусы двинулись дальше. Бен стоял недалеко от водителя и твердым взглядом сверлил горизонт. Солдаты, сидевшие в первых рядах, тихонько спросили его - ослушался ли он приказа? Его ответ был лаконичен - да. Потом он получил страшный нагоняй и выговор от командира школы, но в наших глазах он стал больше чем братом. Мы знали, что он служит ради нас. Это были мои первые уроки командования, пример того, что такое быть командиром.